Евгений НЕВЯКИН |
БУНТ НА КАМЧАТКЕ
Очерк
«Cенатских рот курьеру князь Матвею Мамаеву с солдатами от генерал-прокурора и кавалера князь Вяземского, ноябрь 16-го дня 1769 года С.-Петербург… Для отвозу к сибирскому господину-губернатору и кавалеру… Чичерину секретного пакета и притом и некоторых двух арестантов. 1-е. По принятии означенных арестантов и пакета, ехать тот же час в Сибирь московским трактом... 6-е. Разговоров всем с сими арестантами никаких не иметь, тем паче о состоянии и именах их у них не выспрашивать. 7-е. Естьли оные арестанты станут иногда врать какие не пристойные слова, в таком случае запретить им строго, чтоб они от того удержались и ничего не говорили; и что ими не пристойное выговорено будет, то сие содержать вам в секрете».
Со скрипом закрылись тяжелые ворота Петропавловской крепости. Медленно катились сани. Спереди и сзади скакали солдаты. Столица еще спала. На занесенных первым зимним снегом улицах Санкт-Петербурга только редкие прохожие могли увидеть маленький отряд, спешащий покинуть город. В санях, заслонив воротниками лица от пронизывающего невского ветра, молча сидели два человека. Путь был не близкий. «Государственных преступников» везли через всю необъятную Российскую империю в ссылку на Камчатку. Ехали тем путем, по которому позже пройдут тысячи ссыльных революционеров: сначала декабристы, потом народовольцы и, наконец, большевики.
Этими арестантами, «о состоянии и именах» которых знать не полагалось, были: один из самых удивительных людей XVIII столетия венгр по происхождению, называющий себя поляком, Мауриций Август Беневский и его товарищ швед Адольф Винблан. Они приехали в Польшу по приглашению Барской конфедерации — политического союза польского дворянства, направленного против короля Станислава Августа и иностранного вмешательства во внутренние дела Речи Посполитой. В одном из сражений с русскими войсками, выступающими на стороне короля, они попали в плен и были сосланы в Казань. Но и там Беневский и Винблан оказались замешанными в заговоре против царского правительства. Заговор был раскрыт. Вечером на квартиру, где жил Беневский, пришел офицер с солдатами. Мауриций сам открыл дверь. Офицер, приняв его за слугу, спросил: — Где Беневский? Мауриций, не долго думая, ответил: — Он дома, господин офицер, только что свет погасил. Офицер выхватил у него свечу и ринулся в дом, а Беневский, как был в халате и домашних туфлях, выскочил на улицу и побежал к Винблану. — Адольф, заговор раскрыт, мы должны бежать! Друзья быстро переоделись, наняли лошадей и уехали из Казани. Они решили добраться до Петербурга, сесть на какой-нибудь иностранный корабль — и подальше от России! По дороге Беневский и Винблан выдают себя за офицеров, везущих важные бумаги к царскому двору. На всем пути до Петербурга их принимают как желанных гостей, а губернатор Нижнего Новгорода даже дает им рекомендательные письма к владимирскому губернатору. Таким образом, беглецы беспрепятственно добираются до столицы Российской империи. Здесь Беневский играет роль богатого коммерсанта, а Винблан — его камердинера. Они долго ищут человека, который помог бы им уехать за границу. И вот, наконец, удача! Такой человек найден. Это немец-аптекарь, он согласен за 500 дукатов посадить их на корабль, идущий в Голландию. Поздно ночью Беневский и Винблан пробираются на берег Невы — там их должна ждать шлюпка с голландского судна. Но в условленном месте беглецов поджидают солдаты, которые хватают их и ведут к генерал-прокурору Тайной канцелярии князю Вяземскому. Той же ночью друзья оказываются в мрачной камере Петропавловской крепости. Через несколько дней Беневский и Винблан предстали перед следственной комиссией. За участие в заговоре и за побег из Казани обоих приговорили к ссылке на Камчатку. И вот теперь «государственных преступников» ждет долгий десятимесячный путь через всю Россию.
По дороге к Беневскому и Винблану присоединили еще троих ссыльных. Это были Василий Панов (бывший поручик гвардии), Ипполит Степанов (отставной ротмистр) и Иосафат Батурин (служивший до ареста в Ширванском полку подпоручиком), которых за разные провинности царское правительство также сослало на Камчатку. В пути товарищи по несчастью подружились и начали поговаривать о побеге. Рассказы о прошлой жизни, мечты о свободе согревали путников в крепкие сибирские морозы. Мелькали города, деревни, позади оставались леса и степи бескрайней России. Приходилось часто менять лошадей, которые не выдерживали тягот путешествия, трудно было пробираться по занесенным снегом дорогам. Чем дальше от Петербурга, тем лучше относились к ссыльным солдаты и офицеры охраны. Беневский и его товарищи по пути на свои деньги покупали всевозможные припасы и делились ими со своими стражами. Строгое предписание генерал-прокурора не общаться с арестантами понемногу начало забываться. К тому же местное население сочувственно встречало ссыльных. Их наперебой приглашали в дома, особенно большим успехом пользовался невысокого роста, красивый и обладающий хорошими манерами Мауриций Беневскнй. В ту пору ему исполнилось 24 года. В местечке Исигра Беневский встретил земляка-венгра и поделился с ним своими планами о побеге. Но тот сказал, что почти все, кто пытался бежать в Персию, по дороге были убиты ногайскими татарами. Позже Беневский писал об этой встрече в своих мемуарах: «Я тогда подумал: «Хорошо, что везут на Камчатку — там море, больше возможностей совершить побег». В конце мая 1770 года Беневского с товарищами привезли в Якутск. Там они познакомились с ссыльным фельдшером Гоффманом, который давно уже замышлял побег из России. Узнав о планах Беневского, он обещал свою помощь. Окрыленные надеждой, ссыльные двинулись дальше. Несколько дней спустя их в пути нагнал гонец из Якутска, который вез секретное письмо губернатору Охотска. Из разговора гонца с конвойными друзья узнали, что Гоффман умер и что в его бумагах нашли какие-то сведения о готовящемся побеге. Нужно было немедленно что-то предпринять. К счастью, пошел сильный дождь, пришлось остановиться и спрятаться от ливня. Воспользовавшись случаем, Беневский предложил солдатам и гонцу водки. Те согласились. Беневский с товарищами потчевали не скупясь. И когда все, захмелев, уснули, Мауриций вытащил из сумки гонца письмо. В нем, действительно, говорилось о том, что Гоффман перед смертью сказал о предстоящем побеге своему слуге, а тот донес об этом начальству. В письме якутский губернатор советовал не отправлять ссыльных на Камчатку, а задержать в Охотске в тюрьме и ждать решения сената. Что делать? Посоветовавшись, друзья написали другое письмо, в котором говорилось, что они люди примерные и спокойные, потом запечатали это послание в конверт и положили в сумку гонца. И вот, наконец, Охотск. Не подозревая о подмене депеши, ссыльных посадили на корабль, который должен доставить их на Камчатку. Сразу родилась мысль: захватить корабль в море. Но начался сильный шторм, и тут уж было не до побега. Во время шторма Беневский показал себя мужественным человеком и опытным моряком — ведь когда-то он учился морскому делу в Гданьске и Гамбурге. После того как от сильного ветра сломалась грот-мачта и неопытный капитан корабля растерялся, Мауриций взял команду на себя и благополучно довел судно до Камчатки. Так 12 сентября 1770 года, через десять месяцев после выезда из Петербурга, Беневский и его товарищи прибыли в тогдашний административный центр Камчатки — город Большерецк. В городе была казенная канцелярия, церковь, 4 склада для товаров и ясачной казны (меха, доставляемые царскому правительству местными жителями — камчадалами), 23 купеческих лавки, 41 обывательский дом на 90 «постояльцев» и 70 человек гарнизона, большинство из которых почти всегда находилось в разъездах по огромной территории полуострова, расположенного между Охотским морем и морем Беринга. «В зиму 1768—1769 года свирепствовала в Камчатке оспа, похитившая 5767 инородцев и 315 человек русских заезжих людей. Вслед за этим бедствием обнаружился повсеместный неулов рыбы, которая заменяет здешним жителям хлеб. Между тем наступила зима 1769 и 1770 года, а с нею и голод. Трудно описать все бедствия, перенесенные камчадалами. В пищу употреблялись кожаные сумы, езжалые собаки, падаль и, наконец, трупы умерших от голоду своих родственников» — так в конце XIX века описывались эти события в журнале «Русская старина». В 1770 году управителем Камчатки был капитан Григорий Нилов. Этот вечно пьяный, но добродушный человек, как и большинство царских чиновников, брал взятки и нимало не заботился о развитии подведомственного ему края. В то время на всей Камчатке было 10 школ. В них обучали грамоте и церковному пению грамотные камчадалы. И хотя по указу Сената всем ученикам полагалось выдавать казенное довольствие из местных доходов, управители Камчатки это довольствие забирали себе, так что школы постепенно приходили в упадок, и скоро их не осталось ни одной. Приезд ссыльных в Большерецк стал большим событием для местного населения. Несмотря на плохую погоду, все от мала до велика высыпали на берег реки Быстрой. Подошла длинная, с высоко поднятыми над водой краями, лодка, Беневский и его товарищи вышли из нее и осмотрелись по сторонам. Рядом с бревенчатыми мостками пристани стояли два длинных, без окон, здания— по-видимому, амбары, в которых хранились грузы, привозимые по реке Быстрой из Чекавинской гавани или, как ее называли на Камчатке, из Чекавки. Туда приходили суда из Охотска. Вокруг на холмах — рубленые, с покатыми крышами, избы обитателей Большерецка. Растительности почти не было, лишь кое-где торчали одинокие, чуть склонившиеся к земле деревья. Между домами на чахлой траве паслись пестрые коровы. Противоположный гористый берег реки Быстрой был покрыт кустарником. Из большой, со множеством пристроек, избы, что стояла недалеко от пристани, вышел высокий, представительный старик в помятом офицерском мундире. Это и был управитель Камчатки капитан Нилов. Он поздоровался с начальником конвоя, взял конверт с сопроводительным письмом и велел отвести ссыльных в канцелярию. Туда же подошли и собравшиеся жители Большерецка. Вновь прибывшим из казенных запасов выделили на три дня провианта, каждый получил мушкет, копье, фунт пороха, четыре фунта свинца, топор, несколько ножей и плотничьи инструменты для постройки дома. Нилов произнес не очень связную речь, из которой Беневский и его друзья поняли, что они теперь свободны, но пропитание с сегодняшнего дня нужно добывать самим.
В то время в Большерецке уже находилось четверо ссыльных: бывшие поручики гвардии Петр Хрущов и Семен Гурьев, которых в 1762 году сослали на Камчатку за оскорбление только что восшедшей на трон Екатерины II, бывший камер-лакей Александр Турчанинов, отправленный в Большерецк еще за участие в заговоре против Елизаветы в пользу Иоанна Антоновича, и бывший адмиралтейский лекарь Магнус Мейдер. Они гостеприимно встретили товарищей по несчастью и предложили до постройки своих домов поселиться у них. Беневский стал жить у Хрущова. И скоро они очень сблизились. Хрущов оказался человеком довольно образованным, у него была собрана большая библиотека. Бывший гвардейский поручик уже несколько лет готовился к побегу. Он изучал ближайшие острова Тихого океана, знакомясь с ними по различным географическим описаниям. Особенно Хрущов любил сочинение о кругосветном путешествии англичанина лорда Аксона. Его очень привлекал один из островов Марианского архипелага — Тиниан, прекрасно описанный Аксоном. Именно туда Хрущов мечтал переселиться. Беневский поделился с новым товарищем своими планами. Теперь побег стали готовить вместе. Беневский много ездил по полуострову, даже организовал экспедицию на Ключевскую сопку. А вскоре он стал в Большерецке очень популярным человеком. Дело в том, что многие жители Камчатки увлекались в то время игрой в шахматы. А Беневский, который местным жителям называл себя то бароном Бейноском, то Бейнаком, был одним из лучших шахматистов своего времени. Никто в Большерецке не мог обыграть барона, а поскольку играли на деньги, то ему удавалось выигрывать большие суммы. Необыкновенное умение играть в шахматы чуть было не кончилось трагически для Мауриция и его друзей. Однажды купец Казаринов, с которым Беневский частенько сидел за шахматной доской, подарил ему две головы сахара. На голодной Камчатке сахар был редкостью. Мауриций пригласил друзей почаевничать. Вдруг все почувствовали какое-то непонятное жжение в желудке и головную боль. Беневский заставил гостей сначала выпить китового жира, а потом оленьего молока. Стало легче. Тогда Мауриций дал по кусочку сахара собаке и кошке. Через полчаса животные сдохли. Поняв, в чем дело, Мауриций пошел с этим сахаром к Нилову и, рассказал ему о происшедшем. Управитель велел позвать к себе Казаринова и еще двух купцов, а когда те пришли, предложил им выпить чайку. — Вот, барон мне сахару принес, сейчас самовар поставим да посидим, поговорим. Казаринов побледнел, стал отказываться, а потом во всем признался. — Пощади, батюшка! Ведь я этого Бейноска отравить хотел потому, что он против твоей милости заговор готовит, ссыльных мутит, побег замышляет! Нилов не поверил купцу. Беневский ему очень нравился — образованный, учтивый, да и в канцелярии всегда готов помочь. И вместо того чтобы тут же арестовать барона, он хотел сурово наказать Казаринова. А Беневскому предложил пойти в преподаватели к своему сыну, учить его языкам и арифметике. Мауриций упросил капитана помиловать купца и, в конце концов, того просто выслали из Большерецка. Управитель Камчатки и не подозревал, что Казаринов говорил правду. Уже давно ссыльные готовились к побегу. Был составлен план захвата какого-нибудь небольшого судна, на котором они смогли бы уйти за границу. Беневский и Хрущов начертили карту Курильских и Алеутских островов, а также побережья Охотского моря. В заговоре участвовали все ссыльные. Неожиданно к ним присоединились рабочие купца Холодилова во главе с приказчиком Алексеем Чулошниковым — им надоел голод и издевательства хозяина. К заговорщикам примкнули и командиры двух галиотов, стоящих в Чекавинской гавани — «Святого Петра» и «Святой Екатерины», — Максим Чурин и Дмитрий Бочаров. Число заговорщиков росло. Здесь были: солдаты, казаки, купцы, а также люди разных национальностей, населяющих Камчатку, — русские, коряк Брехов, алеут Захар Попов, камчадалы Сидор Красильников, Ефрем Иванов и Паранчин. К побегу готовились и семь женщин: две работницы штурмана Максима Чурина, его жена, жена Бочарова, жена матроса Андреянова, жена канцеляриста Рюмина и жена камчадала Паранчина. Самым молодым участником заговора был сын священника Ичинского прихода 13-летний Ваня Устюжанинов. Он очень привязался к Беневскому, который рассказывал ему о дальних странах и живущих в них удивительных людях. С этих пор на всю жизнь Ваня стал верным другом и помощником Беневского. Из ссыльных один только Гурьев отказался примкнуть к заговорщикам. Беневский и Винблан пытались уговорить его, но Гурьев отказался наотрез и к тому же донес на товарищей Нилову. Тот хотел арестовать смутьянов, но было уже поздно. Вооруженные мушкетами, саблями, пистолетами и ножами, заговорщики выступили сами. Поздним вечером 26 апреля 1771 года они окружили канцелярию Большерецка. Охранявшие ее казаки сдались без сопротивления. Перестрелка началась только возле дома управителя. Нилов отказался сложить оружие и продолжал отстреливаться даже после того, как взломали дверь его дома. Беневский со шпагой в одной руке и пистолетом в другой первым ворвался в дом. Нилов направил на него мушкет и хотел выстрелить. Но его опередил Панов. Пуля из его пистолета сразила капитана. Беневский очень жалел, что погиб этот «безобидный старик». Он приказал торжественно похоронить Нилова, потом посадил в контору канцеляристов Спиридона Судейкина, Ивана Рюмина и трех штурманских учеников и велел им раздать народу из казны деньги и всевозможные припасы. Многих жителей Большерецка это могло спасти от голодной смерти. Затем Беневский распорядился, чтобы готовили плоты и лодки. На них перенесли три пушки, мортиру, порох, свинец, ружья, топоры, столярные и слесарные инструменты, ткани, все оказавшееся в наличии железо, ясачную казну, провиант. Получилась полная двухлетняя экипировка судна. На плотах бунтовщики спустились по реке Быстрой в Чекавинскую гавань. Там в устье реки Большой зимовали суда, на берегу гавани стояли две избы и амбар для хранения товаров, которые доставлялись из Охотска. Беневский и Хрущов вначале предполагали уйти на нескольких малых судах вдоль Курильской гряды. Но когда к ним присоединилась большая группа людей, знающих мореходное дело, они решили воспользоваться стоящим в гавани казенным галиотом «Святой Петр». Галиот — небольшой военный корабль, парусник водоизмещением в 200—300 тонн. Длина его — около 17 метров, ширина — 6 метров. «Святой Петр» был спущен на воду в 1768 году и принадлежал Сибирской военной флотилии, но в основном использовался как грузовое судно. Галиот стоял еще во льду, который пришлось обкалывать. 2 мая 1771 года корабль вышел из гавани. После подготовки судна Беневский поднял на «Святом Петре» свой флаг и заставил всех принять присягу в том, что они будут защищать этот флаг. Сам он поклялся везде и всегда заботиться о подчиненных. На десяти больших листах было составлено «Объявление в Российский сенат», в котором бунтовщики выразили свое отношение к порядкам, господствующим в царской России. Впервые в России открыто говорилось о произволе царского правительства, о продажности чиновников, угнетающих народ. «А в России начальники единое только имеют право, делать людям несчастие, а помочь бедному человеку никакого уже права не имеют... непорядочные законы, а самовластие… Народ российский терпит единое тиранство». «Вот причины рабства, кто богатый имеет случай угнетать бедных людей, ежели он и мало знает законов, то судья ему за деньги помогает… а скажем то теперь, когда дворянство мало просвещено не имея сил… пещись о своем отечестве. А каждый старается только… подлым образом от начальника милость и получить чин. А получа оной быть вредом народным… грабя народ и из общественной казны богатства». В «Объявлении» бунтовщики высказывают свое отношение и к захватнической политике царского правительства: «У польского народа отнимается вольность, которая России не только вредна, а полезна». В послании в Российский сенат вообще подвергалась сомнению законность царствования Екатерины II. «Объявление» во многом предвосхитило будущие манифесты Пугачева, а самодержавие оно обличало даже сильнее, чем документы, написанные через 50 лет декабристами. Это послание подписали все участники бунта, за неумеющих писать подписались грамотные. Перед выходом «Святого Петра» в море «Объявление» было послано с боцманом Серогородовым в Большерецк для отсылки по назначению. Царское правительство постаралось, чтобы о существовании этого документа никто не узнал. По приказу Екатерины II генерал-прокурор Вяземский на пакете, присланном с Камчатки, написал: «Сей пакет хранить в Тайной экспедиции и без доклада ее величеству не распечатывать». В Петербурге были очень напуганы бунтом на Камчатке. Первое указание, которое получил полковник Зубрицкий, назначенный для ведения расследования обстоятельств Большерецкого бунта, гласило: у всех лиц, живущих в Охотске и на Камчатке, «коим известно о бунте, взять подписку в том, что они обязуются дело это держать в величайшем секрете». Навсегда запретили посылать ссыльных на Камчатку. А за поимку и доставку каждого бунтовщика, живого или мертвого, назначили большие деньги. Но «Святой Петр», который 12 мая 1771 года отошел от берегов Камчатки с командой, состоящей из 70 человек, был уже далеко. Почти половина жителей Большерецка предпочла бросить свои дома, хозяйство, чтобы избавиться от гнета царских чиновников. В Чекавинской гавани осталась только полная опись казенного имущества, которое мятежники роздали людям или взяли с собой в море. Подписал ее Мауриций Беневский — он хотел, чтобы вся ответственность за происшедшее была возложена на него. Впереди беглецов ждали полные опасностей далекие южные моря, Япония, Китай, наконец, Франция. Некоторые из них побывают на экзотическом острове Мадагаскар, с жителями которого они будут бороться против французских колонизаторов. А кое-кто вместе с Беневским отправится в Америку, чтобы помочь рождающимся Северо-Американским Соединенным Штатам обрести независимость. На борту «Святого Петра» находились люди, которые, за 35 лет до экспедиции Крузенштерна и Лисянского, станут первыми русскими, совершившими кругосветное путешествие.
______________________________________________
Евгений Невякин – прозаик, переводчик, автор более тридцати книг переводов, член Союза писателей Санкт-Петербурга. |