РЕЦЕНЗИИ

ИСПОЛИН ИЗ ПОЛЕНА

Сергей Носов. Табу, актер! Монопьеса.

«Современная драматургия», № 2, 2005.

С античных времен известна истина: только сценическое воплощение дает подлинную жизнь произведениям драматургии. Можно сколь угодно наслаждаться литературным совершенством и стилистическими красотами пьес Эсхила, Шекспира или Островского при чтении. Но только их постановки на сцене дают возможность проникнуть в глубину авторского замысла. Таково уж диалектическое единство театра и драматургии: театр немыслим без пьесы, но и пьеса живет полной жизнью только на сцене, в режиссерском и актерском прочтении и зрительском восприятии. Вот почему каждый настоящий драматург (если его поставить перед выбором) всегда предпочтет постановку пусть даже в захудалом театре самому роскошному изданию.

Впрочем, современным российским драматургам такого выбора никто предоставить не торопится. Театры предпочитают ставить проверенную временем классику или переводные шлягеры, а издательства «гонят волну» прибыльной детективной мистики и «криминального чтива». В этом смысле петербургского прозаика и драматурга Сергея Носова можно считать счастливым исключением из правил. В Театре Комедии уже на протяжении нескольких сезонов идет его комедия «Дон Педро», которая благодаря качеству драматургии и участию Михаила Светина пользуется устойчивым зрительским успехом.

В Музее Достоевского, где есть маленький театральный зал и давно уже культивируют традицию знакомить петербуржцев со сценическими интерпретациями литературных произведений, недавно был реализован интересный проект постановки спектакля «Табу, актер!». Эта работа разительно отличается от «Дона Педро», так как носит подчеркнуто экспериментальный характер и не рассчитана на массового зрителя.

В пьесе «Табу, актер!» Сергей Носов создал свой вариант продолжения «Золотого ключика». Именно «Золотого ключика» Алексея Толстого, а не итальянского первоисточника – для драматурга это принципиально. Постаревший и вконец очеловечившийся (нос сломали) Буратино служит ночным сторожем в Кукольном театре, пытается сам мастерить кукол и очень бдительно следит за противопожарной безопасностью. Но при этом еще и размышляет о жизни, цитирует Кьеркегора, ностальгирует по ушедшей навсегда жизни в «далекой, прекрасной стране».

Режиссер-постановщик Георгий Васильев еще раз подтвердил справедливость известной театральной истины: выбор актера – уже трактовка. Пожалуй, только Валерий Кухарешин мог так убедительно освоить и «очеловечить» эту «кукольную драму» (авторское определение жанра). Для актера, за плечами которого заметные роли в постановках пьес Шекспира, Гоголя, Островского, Вампилова, Чехова, постоянно востребованного на телевидении, согласие участвовать в этом проекте можно объяснить разве что увлеченностью пьесой.

Моноспектакль, «театр одного актера» – труднейший сценический жанр, требующий от актера, прежде всего, умения «держать» зал. Кухарешин обладает этим умением в полной мере, но и он бы не справился с задачей, если бы не нашел поддержки в самом тексте пьесы. Дело в том, что моноспектаклю, чтобы стать настоящим театральным действом, требуется диалог, общение, конфликт. Если в тексте пьесы не предусмотрено таких возможностей, актеру приходится их изобретать. Хороший пример тому пьеса «Контрабас» Патрика Зюскинда, играя которую Константин Райкин одушевлял музыкальный инструмент, делал его своим полноправным партнером. Нечто подобное происходит и в спектакле «Табу, актер!». Но Кухарешину проще, потому что драматург ввел в пьесу пусть бессловесных, но собеседников для героя. Это куклы, актеры того самого театра, где служит герой. А главный его собеседник – полено, из которого он должен соорудить (вырубить) куклу отца. Собственно, в этом воссоздании своего предшественника – творца и состоит сверхзадача героя.

И хотя в пьесе отдана щедрая дань и увлечению словесной эквилибристикой («табу, актер», например, оказывается переделанной табуреткой), глубина и серьезность авторского замысла постепенно проявляются все отчетливей.

«Что стало с нашей Прекрасной страной, папа? Мы ведь жили в Прекрасной стране. Небо над нами было просторным, воздух был прозрачен и чист. Птицы на деревьях вили гнезда, в полях стрекотали кузнечики. Каждый из нас умел смастерить скворечник, каждый знал, что такое календарь природы!.. Мы любили в гости ходить друг к другу и не боялись принимать гостей. Часто рассказывали смешные истории. Если спорили, никто не брызгал слюной. Дурные слова считали дурными. Никто не обижал ближнего – ни землемеры, ни газовщики, ни регистраторы… Ни распространители квитанций, ни контролеры в трамваях!.. А как было прекрасно ехать на поезде! Колеса стучали, словно пели песню. Когда приближался встречный состав, машинист подавал гудок, мы бросались к окнам и громко кричали в открытые окна: урааааааааа!.. А оттуда – в ответ: привееееет!.. А сколько песен мы знали, сколько стихов!.. Даже я... я, который... Когда наша страна сделалась Прекрасной страной, они стали сами запоминаться наизусть, песни, стихи. А теперь я не могу вспомнить ни одной строчки… Мы знали, чем “плохо” отличается от “хорошо”. Детям не разрешали играть со спичками!.. Играть на фортепьяно – по самоучителю – я! – едва не научился сам!.. Правда, у нас не было фортепьяно…Ты не поверишь, папа, я умею пользоваться логарифмической линейкой! По правде сказать, это не многим сложнее, чем считать на счетах. Помнишь, у нас были счеты? Я в детстве любил играть деревянными костяшками и кататься на счетах по полу. Как они громыхали! А потом мы подарили эти счеты жене завхоза Дворца Культуры работников деревоперерабатывающей промышленности. Вечерами она ходила по костяшкам голыми ступнями, делала себе массаж, говорила, что это очень полезно. В зоопарке сами собой плодились медведи. А у слона не было диабета. Помнишь печенье “Му-му”? А конфеты “Золотой ключик”? Помнишь, когда ты уходил на пенсию, тебе подарили чайный сервиз “Счастливый Конгресс Молодежи”? Ты учил меня работать с деревом. Помнишь, ты говорил, что, когда вырезаешь зверюшку… корову там или ослика… или верблюда… а уж тем более, если вырезаешь из дерева человечка, надо обязательно с ним разговаривать. Я не забыл».

Прошу прощения за длинную цитату, но именно этот момент пьесы становится кульминационным в спектакле. В этот монолог Кухарешин вкладывает весь свой актерский и человеческий темперамент и делает все возможное, чтобы зрители воспринимали не только естественную ностальгию по ушедшей молодости и утраченным иллюзиям, но и что-то более значительное. И смешная кукольная драма деревянного человечка приобретает вдруг трагическое звучание. И начинаешь верить, что «исполин из полена» – это не просто шутливая игра слов.

Режиссер и актер, бережно сохраняя авторскую стилистику тотальной иронии и самоиронии, не боятся сочетать ее с сентиментальными и даже патетическими интонациями. В конце спектакля трагифарсовые нотки звучат все более отчетливо.

Самый финал, с ритуальным зажиганием спички (то ли репетиция самосожжения, то ли сохранения искр духовности и разума в распадающемся мире) автор пьесы завершает нейтральной ремаркой затемнение. В спектакле герой покидает сцену торжественным проходом, демонстрируя свою несгибаемость (суставы, правда, поскрипывают – деревянные все-таки). Кухарешин с рассеянной точностью, удивительно естественно соединяет величавость походки с суставными вывихами.

Но главной финальной точкой становится музыкальное сопровождение. Режиссер выбрал для этого песенку «Далеко, далеко за морем» из старого советского фильма «Золотой ключик». Зрители постарше, несомненно, вспомнят, как в финале киносказки о приключениях Буратино кукольные герои именно под эту мелодию спасались от преследований Карабаса Барабаса на воздушном корабле, который прибыл за ними из «далекой прекрасной страны». Эти кадры сейчас часто цитируют в фильмах и телепередачах, посвященных истории советской «фабрики грез», как пример изящного решения идеологической задачи в сказочно-поэтической форме.

В спектакле «Табу, актер!» мелодия из «Золотого ключика» становится ключом к постижению авторского замысла, помогает найти заветную дверь замаскированную нарисованным очагом. Она закольцовывает композицию, возвращает зрителя к старой сказке, к памяти детства. К тем дорогим для каждого временам, когда деревья были большими, снег глубоким, а окружающий мир понятен и приятен. Это прекрасные времена, но они имеют один недостаток: уходят безвозвратно.

Когда я посмотрел спектакль «Табу, актер!» мне захотелось прочитать текст. Думаю, что после нынешней публикации пьесы в журнале «Северная Аврора» маленькому залу Музея Достоевского будет затруднительно вместить всех желающих.

Владимир ПОЛУШКО

Союз театральных деятелей