ГЕНИЙ ЧИСТОГО БЕЛЬКАНТО

К 75-летию Бориса Штоколова

Всякий раз, бывая в Мариинском театре на выступлениях Бориса Тимофеевича Штоколова, я испытывал глубокое духовное потрясение, вызванное мощью этого великого русского певца. Его могучий талант обладал необыкновенным обаянием, ибо изначально был подлинно народным. «В этом состоит отличительная особенность русской музыки и русской оперы, – говорил сам Борис Тимофеевич. – Вот самый незамутненный и чистый источник вдохновения и творческого озарения – живая ткань народной культуры».

На протяжении нескольких лет нашей дружбы я записывал размышления Штоколова о музыке, творческих планах и повседневных заботах. Эти краткие заметки являют собой остановленные мгновения удивительной сценической жизни. Борис Тимофеевич умел не только прекрасно петь, но и самозабвенно наслаждаться жизнью. Он тонко чувствовал природу, чутко вслушивался в ее звуки. Особый вкус проявлял к питанию, обожал хорошо покушать, потому что при пении идет большой расход калорий. Выпивку тоже не обходил вниманием, но, трепетно относясь к своему голосу, всегда воздерживался от лишней рюмки. Он любил рассказывать необычайные истории из своей жизни или жизни своих друзей, порой приправляя байки «солеными» словечками.

Вообще Борис Тимофеевич, будучи неординарной личностью, вел себя зачастую настолько вольнолюбиво, что иногда позволял себе то, чего не мог позволить другой артист. В его душе до конца дней жила дерзкая мальчишеская бравада. Так на выступлении, посвященном 300-летию русского флота, он поведал зрителям: «Друзья мои! Я ведь тоже был когда-то моряком, и у меня тоже была вся задница в ракушках!» И сразу же запел, заглушая мощным басом раскатистый хохот зала.

В Петербурге Штоколов жил на Васильевском острове. Из окон его новой квартиры открывался прекрасный вид на гавань. «Когда мы начинали жить с Надей, то у нас ничего не было, даже стола, – вспоминал Борис Тимофеевич. – Я пошел на свалку, нашел там рейки, заляпанные цементом, очистил их, обстругал и сам сколотил круглый стол. Надя накрыла его плюшем малинового цвета. И стало уютно в нашем бедном быте. Вот так мы начинали жить. Я благодарен Наде за то, что она всю жизнь свято верила в меня, как в певца. Поддерживала духовно».

Ничего не бывает случайного в жизни, есть в ней всегда некая оправданная закономерность. Она просматривается и в судьбе нашего великого певца, дар которого передался ему по наследству. Будучи мальчишкой, он был принят в капеллу, пел высоким дискантом. В своей книге «Гори, гори моя звезда» Штоколов цитирует письмо матери: «Твой дедушка Иван Григорьевич Юрасов, чистокровный татарин, родился в городе Елабуге на Каме, в молодости пел на клиросе в соборе, числясь регентом. У него был небольшой тенор, но очень красивого и мягкого тембра. Год или два он проучился в Московской консерватории, пока не началась революция. А когда они с твоей бабушкой поженились, то переехали в город Воткинск, где родились и мы».

Мать певца была одаренной женщиной: занималась живописью, брала уроки на фортепиано и хорошо пела. Штоколов вспоминает: «Папа Тимофей Ильич и мама Елизавета Ивановна пели в самодеятельности. В кампании папа часто пел под гитару. Мама тоже пела под гитару и сама себе аккомпанировала. Кроме того, она прекрасно рисовала. Способности к художествам мне достались от мамы. Я в ранней юности поступил в художественное училище. Так что не стань я певцом, то, возможно, стал бы художником. Но мне по наследству от дедушки достался голос, только не тенор, а бас. Теперь-то я хорошо знаю, что голос, как правило, переходит не к сыну или к дочери, а через поколение, к внукам. И еще я думаю, что от дедушки мне перешло волевое желание – во что бы то ни стало раскрыть тайну пения, так называемого чистого бельканто».

Но стать художником ему было не суждено: началась война. Отец погиб на Ленинградском фронте. Из-за голода пришлось бросить учебу. Он стал юнгой Северного флота, освоив профессию торпедного электрика. Служил на Соловках, на эсминце «Строгий» и крейсере «Киров». Вечерами пел под гитару песни и романсы. Друзья настойчиво советовали ему учиться. «Меня словно током пронзило, – признавался он, – где-то в подсознании эта мысль давно жила во мне. Я понял тогда, что пение – мое призвание».

В мае 1946 года Штоколова отпускают домой на побывку. Он едет в Свердловск, где живет его семья, состоящая из пяти человек. Мать заплакала, когда узнала, что Борис решил не возвращаться на флот, а мечтает учиться вокальному пению. Случайно он увидел объявление о приеме в военную авиашколу. Пройдя медкомиссию, был зачислен курсантом.

Из своей курсантской юности он рассказывал такой анекдот. На государственных экзаменах учительница русского языка и литературы, любившая пение, вызвала его к доске: «Боря, прочитай стихотворение Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Штоколов прочитал. «Ну, а теперь спой, пожалуйста, один куплет». Он спел. Весь класс заржал, а учительница сказала: «Молодец! Садись, тройка».

На выпускной вечер приехал командующий Уральским военным округом знаменитый маршал Георгий Жуков. Он поздравил курсантов с успешным окончанием школы, пожелал им хорошей воинской службы. После торжественной части – концерт художественной самодеятельности. Штоколов спел две песни – «Грустные ивы» и «Дороги». Маршал сердечно поблагодарил и сказал, как отрубил: «Тебе надо петь!» Позднее пришел его приказ: направить курсанта Штоколова на учебу в консерваторию. И он поехал в Свердловск.

Тогда же Борис Тимофеевич познакомился с книгой Карузо «Как необходимо петь», где были исследованы многие вокальные школы. Из этой книги он узнал немало сведений по вокалу: «У меня было в жизни три отца: Тимофей Ильич, породивший меня, затем маршал Жуков и Карузо. Я стал усердно заниматься по системе знаменитого итальянского тенора. А она состоит в том, что надо брать высокие ноты только при широко открытой глотке. Для этого существуют специальные методики и упражнения по открытию гортани».

Вскоре он был приглашен в Свердловский театр оперы и балета. Спел арию Сусанина и был зачислен в труппу. Это случилось в 1951 году. Впоследствии на свердловской сцене певец исполнил партии Лорана в «Ромео и Джульетте», Кардинала в «Орлеанской деве», Кичиги в «Чародейке». В «Пиковой даме» выступал вместе с народным артистом СССР Печковским, отсидевшем при Сталине 10 лет в лагерях.

Однажды на гастроли в Свердловск приехал Лисициан. Замечательный баритон показал Штоколову свой метод пения – с опорой на ремень. В этот момент звук, как на лебединых крыльях, вырывается наверх. Отныне Штоколов стал петь только с широким ремнем под фраком, который и был главной опорой для звука во время пения.

А далее было прослушивание в Мариинском театре у дирижера Грикурова. Молодой исполнитель взял самую низкую ноту, как говорят певцы, «шубой по полу». После прослушивания, гуляя с женой по набережной Невы, он неожиданно простудился. Перед премьерой решил вылечиться народным способом – пошел в парилку. Там встретил Печковского, а тот в приказном порядке говорит своему концертмейстеру: «А ну, Абраша, хорошенько попарь его веником!» Русская баня пошла на пользу. В театре Печковский, увидев дирижера Грикурова, решительно заявил ему: «Берите скорее Бориса, иначе его заберет Малый оперный. Я знаю его, у него великолепный голос».

В прославленном Мариинском театре пришла к Штоколову заслуженная слава. Музыкальные энциклопедии называли его «великим русским басом». Ценители оперного искусства отмечали: «Штоколов поет струнами своей души». А сам Борис Тимофеевич признавался: «Пение – это напряженный, каждодневный труд. Я почувствовал, что наконец-то ко мне пришла безмерная вокальная радость — в голосе моем появилась трель. Я стал ее делать в итальянской народной песне «О, мое солнце!», филировать звук, делать крещендо в песне «Эй, ухнем!» на концертах. Трель и филировка звука в Италии считаются высшим пилотажем в искусстве владения голосом». И добавлял: «У меня школа вокала итальянская, но душа русская».

Когда Борис Тимофеевич записывался на фирме «Мелодия», которая располагалась в здании лютеранской церкви на Васильевском острове, я стоял неподалеку и с замиранием сердца слушал певца. Видел, как он переживает, волнуется, уходит всем своим духом в глубины музыки. Порой он закрывал глаза или наоборот, как бы распахивал их. Они сверкали, как ночные кинжальные молнии, а иногда становились приветливыми, наполненными несказанным мерцающим светом. Этот свет являлся из трепетной души певца, наполненной божественной силой вдохновения. В этот необыкновенный миг он казался истинным рыцарем русского вокального искусства. Помнится, тогда во время затяжной паузы я сказал Штоколову: «Вы поете сегодня с особым воодушевлением, превзошли самого Шаляпина». На что Борис Тимофеевич ответил: «Не забывай, что Шаляпин – наш гений. Он недосягаем».

Как-то после концерта Борис Тимофеевич, находясь в отличном настроении, вышел на улицу и восторженно воскликнул: «Да! Как все прошло хорошо! Как тепло! Какое солнышко! Пожить бы побольше, попеть! Правда, ребята? Еще бы лет 20 пожить». В этих словах сквозило какое-то тревожное подсознательное предчувствие. А когда приближался его 70-летний юбилей, он задумчиво сказал: «Ведь если вдуматься, очень короткая наша жизнь на этой земле. Семьдесят лет — это вообще ничто. В ветхозаветные времена жили по 700-800 лет. Вот это, я понимаю, срок! Но пусть и короткая, но какая прекрасная наша жизнь, если жить в ладу с совестью и в гармонии с окружающей природой. Поэтому хотелось бы жить не в аду, как многие сейчас живут, а в красоте, справедливости и любви. Хотел бы пожелать всем, чтобы у нас вот так повернулась жизнь – к прекрасному, и чтобы каждый жил как можно дольше».

Теперь, после кончины певца, эти слова воспринимаются как завещание. Накануне нового 2005 года Борис Тимофеевич выступал в Петербургской консерватории, а потом уехал в Москву по срочным делам. Он готовился к выступлениям с мировыми звездами. Увы – случилось непоправимое.

Горечь и боль утраты еще обострена, и все время вспоминаются наши сердечные разговоры с ним. Вообще он был всецело поглощен только двумя темами – темой музыки и темой России. Не раз певец печально повторял: «Если даже мне сейчас живется внапряг, то каково теперь простому человеку?»

Замечательный природный дар, упорство, работоспособность – все это составило яркую, самобытную личность Бориса Тимофеевича Штоколова. Должно быть, в самом раннем детстве Бог тайно поцеловал его, незримо взял за руку и повел к заветной певческой цели по тернистым кругам прекрасной земной жизни.

_______________________________________________

Геннадий Морозов – поэт, автор книг «Мещерский городец», «Красота неувядаемая», «Под сводом небесным» и других, член Союза писателей России.