Валентин ГОЛУБЕВ |
ВСТРЕЧА Памяти Алеши
Свыкнуться с долей сиротской, поверить: Все за грехи, и не стоит роптать. Так уж отмеряно, а не иначе… Мера безмерна! В небесные двери, Легкий, войду я, не вор и не тать, Спрятав в рукав подаянья калачик.
И под цветастыми арками радуг Ангела, сына ль проступит лицо? – Хлебом своим поделиться сегодня Старый пришел я. Последняя радость… Шутит в ответ он: – Держись молодцом! Или не понял ты милость Господню?
Апрельская бабочка
Когда весной из-под снега Проявляются камни надгробий И песочницы детских площадок, И другие приметы прожитой жизни, Утром в проявленном мире, На самом зачатии дня, Когда под ногами похрустывает ледок, Подкрашенный багрянцем рассвета, Ты понимаешь, что уже ничем Не заглушить голос зерна Озимых на пригородных полях, И ждать осталось недолго До Воскресенья Христова, И ты ощущаешь всю никчемность Собственного существования Без сопричастности к миру, Беременному весной, К набухшим зеленым огнем Почкам деревьев и к белой бабочке На твоем плече, Перепутавшей август с апрелем. Наступает время бесчисленных преображений, В котором нет места Концу Времен. Душа освобождается от груза Рожденья и смерти, старости и страданий. Ты чувствуешь, как перехватывает горло Таким щемящим восторгом, Что забываешь о грязной мостовой под ногами. И на углу, у подвала пивной Человек, представившийся Ветераном Куликовской битвы, Которому весеннее утро Явно прибавило настроения, Расскажет о том, как вчера Двое влюбленных, взявшись за руки, Улетели в небо С крыши местной «высотки». Господи, дай им крылья!
Ловлю кураж
Чтобы пройти минное поле Зависти и предательств, Я ловлю кураж, Как ловит Перун Упущенные им же самим молнии, Как ловят умершие энтомологи Не пойманных ими при жизни Бабочек в садах Господних.
Ловлю кураж, Чтобы не быть таким одиноким В давке в обесточенном трамвае, Уходящем из двадцать первого века В неизвестном направлении, Среди стариков и детей, Лишенных призора. Я – последняя их надежда. И, чтобы им, да и мне повезло И довезло куда надо, Я забираюсь на крышу И руками хватаюсь за провода…
Православный полуязычник, Чтобы поймать кураж, Я сшил себе плисовые штаны И красную косоворотку, Одел сапоги смазные Черные, как тучи, С молниями, как у Перуна На обугленных голенищах.
* * *
Мне с моею душенькой непросто, Нам в огонь, а из-за спичек спорим. Называет кров наш будкой душной, То в слезах, то с птицами к погосту… Не к лицу ей лакомиться горем, Представляться бедною простушкой.
Наша жизнь любой другой не хуже! Вот крыльцо доской подправлю новой, Солнечный придет к нам в гости зайчик. То над грядкой, то по саду кружит Белой головы моей садовой День-деньской в заботах одуванчик.
Самой, что ни есть, суровой нитью Я к земле пришит в заботах грешных О куске и крове. И, как милость, Принимаю право по наитью Жить. Душа совсем от рук отбилась, Крылышками, улетев в скворешник.
Возвращение домой
Осень. Кошка мышкует на грядке морковной, Где ботва в паутине ажурной – предзимья примета, Где мышиные норы уходят аж до преисподней. Мышь-полевка намного богаче церковной, Пусть защита не та, но у каждого выбор. И это Еще первобытный отбор. Поблекли холодные полдни.
Этим утром синица в окно постучала, Будто знак подала мне: нагрянули странные гости. Вышел в сад, глянул: в мареве Маара и Морок морочит Наважденьями утренний мир. – Жить сначала Ты надумал. Торопишься, черпаешь радости горстью В истоках, садовник. Мы жители этих угодий сорочьих, Мы предтечи твои, – сад звучит, – наши нити Корней прорастают в пространстве. Крещусь. И округу, И землю крещу я, и поблекшее лунное блюдце. Сны раскрылись, прорвались потоки наитий. Сквозь деревья иду, ощущая, как плоть их упруга. И, кому – не понятно, кричу: Мне уже не вернуться!
* * *
Домик подвязан дымком к оловянному небу, Кошка на крыше решила забраться на тучу По ручейку восходящего тлена печного. Кто распушил на сугробах подтаявших вербу? Глянь, а по снегу-то клинопись знаков летучих, Птичьи следы иль письмо из пространства иного.
Я нараспев эти знаки читаю с опаской Голос сорвать или в пропасть сознанья сорваться. Выполнен долг, и тогда пораженье – лишь средство, Чтоб через гибель воскреснуть. Неделя до Пасхи. В грае вороньем слышны отголоски оваций Драмы старинной. Пойду у печурки согреться.
Свет отключали. Часов электронных улитка Уснула. Что же, о грустном в безвременье лучше Не думать. Настя на праздник одарит побывкой, То-то, обрадуясь, вскрикнет на петлях калитка, Кошка, соскучившись, спрыгнет, мяукая, с тучи, Сам я застыну в дверях с виноватой улыбкой.
* * *
Ломится солнечный лучик в открытые двери. Блеет коза на крыльце, вызывая козленка из дома. Где он, проказник, с хозяйкой повадился завтракать вместе. Свет обнажился. Заветные спрятались звери, Твари ночные ушли за предел, беспокойством ведомы, Дальше от зависти, сглаза, и прелестей наших и мести.
Сорные травы, названья которых забыты: Снить, веретельник, волчец и еще, и так далее – в глуби Древних корней родовых, Безымянности вроде и рады. Так им спокойней в миру вековечном, но квиты Будем мы с ними, когда и меня в глиноземные глыбы Молча положат, как звали – забудут. Стою у ограды.
Правлю косу, косовищем упертую оземь. Гулко, и звук разлетается, слышно и в Иерихоне. Выскочил следом козленок, калитка прикрытая, вроде. Между мирами сквозит – Ах, касатик, все косим? – Мимо старушка идет в допотопном еще балахоне И, улыбнувшись: – В моем-то как все заросло огороде!
* * *
Собираю мусор в костерок, Граблями – стальной гребенкой жесткой Прошлогодних трав чешу вихры, Стерегу котенка от сорок, Крашу ли стволы дерев известкой – Разжигаю в памяти костры.
В них тщета с надрывом пополам, Дни удачи скомканные наспех, И безлико прожитые дни. Каждому воздастся по делам! Стерлась на моем колечке надпись: «Господи, спаси и сохрани».
Воду из колодца в дом несу, Настина с крыльца сверкнет улыбка. Жмурюсь я, в глазах от солнца рябь, Да и капля пота на носу… Слишком хорошо все, слишком зыбко, Только б воду мне не расплескать.
* * *
Тень от тучи, полонив окрестность, Собственной всего лишила тени. День поблек, цветы подслеповато Ищут, где же солнце? Неизвестно Даже мне, я лишь знаток растений, Голову склоняю виновато,
Как подсолнух. Разве это беды! День ко дню у Господа не ровня, Нынче нечет, завтра будет чет. Настенька, возьмем велосипеды, К озеру поедем, где часовня Маковкой зеленою цветет.
Лихо с горки, в горку еле-еле. Мы на жизнь еще не осерчали, И вперед дорога, а не вспять. Станет вдруг светлей у самой цели, Ощутим: за нашими плечами, Взмахивая, тени шелестят.
* * *
Стерлось слово, и не понять: Эта весть мне была откуда? А колодезный ворот певуч… И, хоть трудно ладонь разнять, В глубину вековую – чудо! – От сует своих брошу ключ.
Не хирея, буду стареть Я, отставший от электрички. Буду жечь чистотелом желчь, Вширь расти, поперек толстеть, Буду бревна менять на спички И зазря керосин не жечь.
Заведу в загородке коз, Нагребу грибов для засолки, В баньке тешась хмельным парком. – Что погост ему, что покос! – Зубоскалят в чащобе волки, – Нам бы старого вожаком!
Первый снег
Был черен сад и палисадник пуст, И ожиданье радостей напрасным, Но первый снег, узнав, что чуда ждут, Заставил цвесть черемуховый куст. Преображать и делать мир прекрасным – С таким талантом долго не живут!
Белы у птиц бока и городье Построек. Сам удостоверю чудо По белому печатками сапог. К утру растает, это все пройдет, Как время в никуда из ниоткуда Проходит. Вот и я не смог Признать, Что все вокруг, по сути, миражи, И радовался радостью щенячьей, И не хотел себя перебороть. Седой ребенок. Пальчик покажи – Я хохотал, я эту радость нянчил.
Ну, вот и к нам стал милостив Господь.
_______________________________________________
Валентин Голубев – поэт, переводчик, автор книг «Праздник», «Русская рулетка» «Жизнь коротка» и других, член Союза писателей России. |