№14 2011


Содержание


Елена Скульская (Эстония). Короче, чем жизнь.Из книги об отце.
Феликс Чечик (Израиль). Документальное кино. Стихи.
Борис Хазанов (Германия). Универсальная грамматика. Рассказ.
Евгений Орлов (Латвия). Двенадцать винных ягод. Стихи.
Петр Ильинский (США). Обратный путь. Рассказ.
Рафаэль Шустерович (Израиль). Посвящения. Стихи.

Петербургские мосты
Ольга Пуссинен (Финляндия). «Полукровки, метисы...» Стихи.
Сергей Пичугин. (Латвия). Поэт. Стихи.
Ольга Гришина (Бельгия). «Туман поднимается – темный…». Стихи.

Семен Крайтман (Израиль). «дорога из Тиберии назад…». Стихи.

Балтийские строфы
Руслан Соколов (Даугавпилс). «Осенью…». Стихи.
Павел Васкан (Рига). «Что сказать…». Стихи.
Евгения Ошуркова (Рига). Vert. Стихи. Сергей Смирнов (Вильнюс). Ворон. Стихи. Владимир Трофимов (Клайпеда). Дождь в порту.Стихи.
Светлана Лаптева (Висагинас). Молитва. Стихи. Николай Гуданец (Рига). Песнь благодарности. Стихи.

Финская тетрадь
Алексей Ланцов (Сало). «Мой сосед, Тоссавайнен…».Стихи. Татьяна Перцева (Хельсинки). Padla internacionalis. Рассказ. Елена Лапина-Балк (Хельсинки). Клоунада. Рассказ.

Анна Людвиг (Германия). Сорок восемь шагов. Стихи. Аркадий Маргулис (Израиль). Испанский гранд. Рассказ. Михаил Блехман (Канада). Грог. Рассказ.

Молодые голоса
Таисия Ковригина (Литва). Утренние гимны.Стихи.
Кристина Маиловская (Финляндия). «Я – такая-сякая!..» Стихи.

Константин Вогак (Франция). Опять мне Отчизна снитсяСтихи.
(публикация Р.Б. Евдокимова-Вогака)

Леонид Рябков (Молдова). Два желания.Рассказ. Инна Иохвидович (Германия). Быть счастливой.Рассказ. Семен Каминский (США). Мест нет.Рассказ.

Американский дивертисмент
Игорь Джерри Курас (Бостон). Дорогой галстук. Рассказ. Виктор Бердник (Лос-Анджелес). Инфернальница.Рассказ. Борис Юдин (Нью-Йорк). Подарочек. Дела семейные.Рассказы.
Людмила Агеева (Германия). Юбилейный лытдыбр.Рассказ. Ирина Шиповская (Германия). Дрезденская вигилия.Эссе.

SnowFalling

Людмила АГЕЕВА

ЮБИЛЕЙНЫЙ ЛЫТДЫБР

24 мая.

Каждый раз, когда приближается круглая дата (или даже не особенно круглая) – день рождения или день памяти знаменитой личности, начинается оживленное бурление в культурных кругах. И чем круглее дата, тем бурление интенсивнее. И если объект, вокруг которого происходят эти всхлипывания, ушел в мир иной не так давно, и живы еще его друзья, подруги, коллеги, знакомые, случайные спутники или даже легкомысленные персонажи, опрометчиво пробежавшие когда-то мимо чтимого ныне гения (а так бы сидели среди избранных и цепляли к воротничку крошечный микрофон), то к этим счастливцам, и к этому легкомысленному тоже, кидаются заинтересованные корреспонденты, редакторы и биографы, бегут с диктофонами, с огромными увеличительными стеклами в руках, еще раз рассмотреть детали, расчленить на совсем уж мелкие части, еще раз выжать остаточные воспоминания, хотя всё уже выжато и вспомнено много-много раз, ничего почти не осталось, все равно давят как пустой тюбик с кремом («ну как же вы не помните, попробуйте, у вас получится, ну вот о чем вы говорили, когда...»). И приходится для них, жаждущих, что-то изобразить, а что делать, неудобно разочаровывать людей, у них работа такая (они еще и заражают друг друга). Ну и расскажешь, как это было на самом деле, если ничего такого и не было.

Ну, да это ладно... Здесь такие игры. Люди сомневаются в себе, идут в темноте, выставив вперед руки, нащупывают ногой следующую ступеньку, ищут чего-нибудь правильного, а то вдруг схватят какую-нибудь «картинку человека» или модель человека – называйте, как хотите – и давай её вертеть, трясти, расчленять... Всё стараются проследить, разобраться, найти точку отсчета, понять... Кого понять? Себя, конечно. Или нет. Всё-таки Его. Они ведь Его подобия, то есть все мы лишь образы и подобия. Возможно, кто-то ближе к Нему, кто-то дальше.

Будьте снисходительны, Иосиф Александрович…

Как там у Вас, кстати?

С днем рождения!

25 мая.

Смотрели передачу с друзьями Бродского. Что время делает с людьми. Уму непостижимо. Страшное дело. Страх и трепет. Трепет и страх. Смотреть на бывших красавиц – душераздирающее зрелище. Да и на мужчин – тоже, я вам скажу... Эти брыли, эти плечи, эти пыльные морщины... (мстительные красавицы мысленно закричали: «это вовсе не мужчины»).

N (с тоской): «С такими лицами нельзя из дому выходить, не то что в телевизоре показывать. Как только не стыдно».

М (почему-то с агрессией): «А cам-то, сам-то, иди, глянь в зеркало».

N (резонно): «Ну я же ни в какой телевизор не хожу, сижу дома, никого не трогаю, починяю компьютер...».

М: «На улицу, однако, выходишь».

N: «Вынужден. Но... ты же видишь, в больших темных очках».

Ахали дружно, потом кто-то предложил вызвать Иосифа Александровича. Все невероятно оживились, вытащили круг, испытанное блюдце, фирменное устройство, изобретение великого N – стрелка, соединенная с блюдцем. Открыли форточку, сняли все часы, кольца и браслеты, выключили свет (а компьютер N, вот что интересно, оставил включенным, сказал: «попробуем»), зажгли свечи. Начали готовить вопросы. Стали спорить о формулировках. Повысили голоса. N жутко разъярился, шепотом заорал (а как же, он же у нас медиум): «замолкните, идиоты!». Разговор посадили записывать трепетную М-штрих, вся преобразилась, гордая стала, вытащила блокнотик, приготовилась. N начал нагревать блюдце, долго-долго нагревал, поворачивал над свечой. М заёрзал: «не боишься, что лопнет». Он другое слово произнес, причем громко. М-штрих зашипела. М закрыл рот ладонью. Ну и дальше всё как положено. Вытянули пальцы. N набычился, вздохнул, выдохнул, закатил глаза, воззвал: «Иосиф Александрович, Вы здесь?» И... оно поехало, блюдце поехало. Пошло, пошло и стрелка указала: «Да». На что уж я собой владею, но и то... холод дунул в затылок и волосы на голове, видимо, зашевелились, такое, знаете ли, странное ощущение, волна покалывания, от затылка до макушки. Спросили, как к нему обращаться. Быстро и четко ответил: «без отчества». Ну нет, мы не посмели. Вопросы были самые дурацкие, тем более М-штрих, стенографистка хреновая, до сих пор всё не может расшифровать. Блюдце вело себя исключительно вежливо, ехало себе, ехало, стрелка шла от буквы к букве. То есть дух И.А. был удивительно терпелив и снисходителен. Как мы и просили. Что мне запомнилось. Спрашивали (в разных вариантах) про нашу жизнь. Ответил типа «данность», про то, как к ней относиться: «выносить невыносимое». Еще вот что. М почему-то совсем низко склонился над блюдцем и зашептал: «Бог есть? Ответьте ради Христа, дорогой Иосиф Александрович». И пошли буковка за буковкой: «Для меня есть, для тебя – не знаю» (М вообще-то уже принял, у них были потом разборки с М-штрих, он кричал на неё в коридоре: «даже если и пьяный, дух не собака, почему ему должны пьяные не нравиться»).

Новая Подруга нашего любвеобильного N спросила про танцы вокруг квартиры. Стрелка коротко вздрогнула: «н-н-н-не...понял...». N сообразил, зачитал прямо с экрана, что городское правительство хочет устроить музей в квартире на Литейном, там, где было полторы комнаты, но...

«...позиция нынешних жильцов квартиры Иосифа Бродского на Литейном проспекте Петербурга «совершенно неадекватна». Губернатор Валентина Матвиенко рассказала, что три комнаты из пяти расселить удалось, а вот обитатели двух оставшихся упорствуют. “Им предложены уникальные условия: отдельные квартиры в центре города, выкуп комнат, – возмущалась губернатор. – Пользуясь присутствием СМИ, обращаюсь к жильцам квартиры – проявите гражданскую ответственность, покажите, что вы дорожите памятью великих людей! „ – призвала она»

Стрелка заходила ходуном, то есть она точно связана с компьютером, потому что колонки завыли (наша блондинка М-штрих вся засветилась, обратила восторженные глаза к N, мол, это открытие, то есть новый шаг в спиритической технике, заблеяла, что надо немедленно патентовать, на мой вопрос: «где?» удрученно покачала головой, N глянул на меня с укором, видимо, услышал иронию, ничего не сказал, нет, все-таки тихо процедил: «ты мешаешь», это мне, а на блондинку взглянул благосклонно, вот они мужчины, никакая похвала им не кажется лишней, ничей восторг не мешает). Потом уж пошли буквы. Довольно долго. В общем так. Иосифу Александровичу очень нравятся жители его прошлой коммунальной квартиры. И никакого музея он там видеть не желает. Вот. Пусть остается коммунальной. И я бы оттуда ни за какие коврижки не уехала. Отличное же место – Летний сад, Фонтанный дом, журнал «Звезда», все рядом.

UPD: О! еще одну комнату выкупили, осталась несгибаемая тетенька, «с ней предстоит непростая работа», – сказал руководитель фонда музея Бродского. Ой, боюсь я, когда в России проводят с кем-нибудь непростую работу. Они проведут эту работу, никаких сомнений. Хотелось бы подробностей («разбежалась», – говорю я себе и замолкаю до следующего апдейта).

26 мая.

Питер город маленький. К слову, Ленинград так называли всегда, потому что короче – Питер бока повытер – это я к тому, что теперешние эмигранты-патриоты принципиально зовут мой родной город Ленинградом, не признают Петербургом, странные люди... Итак, город маленький и встретить можно было на дружеских посиделках буквально кого угодно. Вплоть до Бродского. Речь идет, разумеется, о временах моей молодости. Однажды Бродский пришел на вернисаж к одному художнику. Ничего плохого об этом художнике я не скажу, поэтому могу назвать его имя. Звали его тогда Эдди Мосиэв, правда, потом он называл себя Луис Ортега, утверждая, что это его подлинное имя и есть. Он был испанский ребенок, и во время гражданской тамошней войны в возрасте двух лет попал в Россию.

Так вот, Бродский пришел на вернисаж в известную в городе мастерскую. И мы оказались с ним на одном диванчике – почти рядом (между нами поместился один известный советский писатель Д.Т., который Бродского и привел).

Непривычная ситуация сложилась для Иосифа: никто не говорил о поэзии и стихов никто не читал. И вообще, все смотрели на художника, на его картины, на его рисунки (очень хорошие рисунки), некоторые на его красавицу жену, но это как раз Бродский мог понять, и слушали художника, который, кстати, умел говорить, в отличие от своих собратьев по кисти или резцу. У художников ведь со второй сигнальной системой, как правило, не очень. Но этот был исключение, уверенное в своём уме и гениальности. Хвастун он был редкостный, сразу вытащил и показал публике медаль испанского Эскуриала. Да, еще он очень спокойный был. И зашёл разговор о религиях и всякой эзотерике, о тайнах, скрытых мудрецами в картах Таро. Даже не разговор, а спор. И Бродский ринулся в спор, очень разволновался и страшно покраснел. Он вообще уже давно, как я заметила, начал волноваться – в центре внимания по недоразумению оказался самоуверенный, спокойный задавака. Помню, что Иосиф непрерывно сжимал и разжимал кулаки, потирал руки, чудовищно заикался и дрожал. Ему надо было непременно победить. Но не тут-то было. Гордый испанец, невозмутимо поигрывая медалью Эскуриала, смотрел на Иосифа с явным превосходством и сдаваться не собирался. Вот видите. Никто не знает будущего, даже гордые испанцы, владеющие тайнами карт Таро.

Годы спустя мне стало понятно, почему Бродский захотел повидать этого человека – кроме художественных талантов, Луис обладал некими эзотерическими знаниями, и к нему наведывались люди самых широких интересов и поползновений, в том числе даже и физики-агностики, в основном чтобы позабавиться и поболтать.

Ремарка в сторону – однажды я привела к Эдди-Луису (мой ревнивый муж упорно называл его Эдиком) отличного физика, спорщика и говоруна Мишу Толстого, привела с провокативной целью – посмотреть как сцепятся два владеющих словом человека, при этом я втайне ставила на замечательную логику и знания моего физика. Ничего однако не получилось – физик (посмеиваясь) ловко ушел от какой-либо дискуссии, продемонстрировал нам такой, в некотором роде, блестящий приём, и позволил павлиньему хвосту художника распуститься до ослепительного, но абсурдного сияния. Иосиф же в те поры искал собеседников в этой заумной области и в своих метафизических поисках пытался, по свидетельству друзей, даже читать отечественных мистиков, например «Арканы Таро» В. Шмакова. «Потом увлечение это прошло, и в стихах встречаются резкие выпады против оккультизма». Так пишет Лосев и приводит примеры:

«Иначе – верх возьмут телепаты,/Буддисты, спириты, препараты,/Фрейдисты, неврологи, психопаты./ Кайф, состояние эйфории, диктовать нам будут свои законы.../ Наркоманы прицепят себе погоны».

И вот думаю – высокомерный испанский художник начал благое дело отвращения Иосифа от оккультных наук. Вполне. (И ведь хорошо, да?) Так бывает. Не мог оказаться Бродский лидером в этой компании. Сама личность знатока была ему неприятна, и все, что с этой личностью оказалось связано, немедленно подверглось отрицанию. Предположение это, всего лишь предположение.

А вот что еще вспомнилось: тот самый спутник поэта, писатель Д.Т., который называл себя другом Бродского (ну, пусть не друг, пусть просто хороший знакомый), через много лет прилетел погостить в Нью-Йорк и спросил у общих друзей, не знают ли они телефон Иосифа. Они сказали, что, конечно, знают, как не знать, но так сразу дать не могут – Бродский стал звездой, и надо у него испросить разрешения. Позвонили. «Д.Т.? – переспросил Бродский, – что-то не припомню такого». А ведь сам говорил, что человека, прожившего жизнь в России, следует без разговоров помещать в рай. Не пожалел бедного советского писателя. Унизил. Ну что возьмёшь с гения. А стихи у Бродского волшебные, до сих пор волшебные, и такими останутся, видимо, навсегда.

27 мая.

Вечером опять вызывали Иосифа Александровича. Долго не появлялся. Возможно, мы ему просто надоели. На повторный вопрос про то, как там всё, ответил коротко: «нормально» (помнится, Довлатов сказал: «скучно, но жить можно...»). Потом отослали ему некоторые ссылки на фильмы про него и статьи. Эксперимент. Ждем. Вроде никакой реакции. Уж очень долго молчал. Через некоторое время стрелка заметалась как ненормальная, буквально все буквы алфавита выкидывала: ппппппп, словно заикался: ииии, еще раз: пппппп, снова: ииии... почему-то: зззззз..., хххххх (то ли смеялся, то ли еще что...), потом практически застонал: уууууууу, мы не успевали записывать (N буркнул: «надо все-таки простенькую программку поставить»), выдал длинную паузу, и вдруг явственно: «дураки». Это, разумеется, нам, поскольку действительно ничего не могли разобрать.

Ну мы больше не настаивали, отпустили, кто-то начал вслух читать какой-то текст, прямо с экрана, (его-то мы отпустили, а сами не могли отвлечься):

«...в юности, как рассказал корреспонденту Мирсаид Сапаров, они с Бродским на самом деле были близнецами.

...живя в одном городе с гением, глупо с ним не обедать

...в жизни, а не в литературе вкусы Бродского проще: больше всего он любил котлеты.

...довелось обедать с Бродским в огромном ресторане, устроенном на гонконгский манер, официанты развозили по столикам блюдца, на одном я увидел куриные лапы с когтями.

...читатель переваривает слова поэта, которые меняют молекулы его тела».

«Зачем про пищеварение, не хочу ничего знать про котлеты, как-то не интеллигентно, – закричал М, и потом, чьи молекулы? какое тело? кто меняет? на что меняет? ничего не понятно. Причем здесь молекулы».

«Это метафора, болван».

«Куриные лапы с когтями?» – протянула задумчиво М-штрих.

«Когти были покрыты красным лаком, – заявила с непроницаемым лицом Новая Подруга N и добавила, – цвет дракона».

«Сам ты болван! Бродский центр моей Вселенной, я хочу возвышающего ...».

«Канешна, королева не какает, – проявила солидарность Подруга, – котлеты неуместны».

Чувствуя, что обычный абсурд нарастает, я включила свет, закрыла окно, предложила поставить чай. М. возмутился: мол, какой чай в два часа ночи, и потребовал чистого спирта. М-штрих фальшиво улыбнулась, начала вызывать такси.

N (примирительно): «Да ладно вам, какое такси? куда? а и правда, давайте чайку или кофе? Ух ты, смотрите, что делается в провинции: Услышать высокую поэзию смогут обычные горожане – в течение двух недель стихи Бродского будут звучать из громкоговорителей уличного радио, расположенных в центре Воронежа»

Подруга N: «Перепутали с Мандельштамом?»

N (участливо): «А вот что нашел, специально для тебя, точно как ты просил, возвышенное, поэтическое, от одной девушки: зная про самое главное, брал за живое весь свет, тот, кого выгнали за море, стал наш великий поэт».

М (взвыл): «Всё! Здесь издеваются! Ухожу в ночь! Один!»

N (практически с нежностью): «Сиди уж. Мосты все равно разведены. А девушка, между прочим, спичрайтер президента России. Ну а вот это, как тебе? Он поместил себя в вечность вместо времени, являл образ профессионально умного человека... мы, например, с тобой умные, но непрофессионально... дилетанты... или: сила слова его равна библейской... Вполне интеллигентно. А?»

И вдруг, вдруг... вы не поверите, стрелка проснулась, затряслась, задрожала на одном месте, завибрировала (а мы ведь ничего не спрашивали) и написала: «совсем очумели...»

Вот кто это сказал? Кто? И кому?

_______________________________________________

Людмила Агеева окончила физический факультет Ленинградского университета, кандидат физико-математических наук, автор книги прозы «В том краю», романа «Тонкий слой». Живет в Мюнхене.

 

Сайт редактора



 

Наши друзья















 

 

Designed by Business wordpress themes and Joomla templates.